ВЛАСТЬ
Один из пунктов моего мальчишеского антисталинизма заключался в
следующем риторическом вопросе: кто дал Сталину право распоряжаться мною?!
На него следователь на Лубянке дал мне такой риторический ответ:
народ! Я рассмеялся: мол, я такой демагогией сыт по горло. "Ты,
сопляк, - спокойно сказал следователь, - не знаешь еще, что такое народ и
что такое власть. И запомни: выражение "враг народа" - не пустышка для
пропаганды и не абстрактное обобщение, а точное и содержательное понятие,
отражающее сущность эпохи. Тот, кто восстает против Сталина, восстает против
народа. Он есть враг народа. Мы, органы, лишь выражаем волю народа. Врагов
народа мы караем. Ты еще молод и глуп. Таких мы воспитываем. И защищаем от
гнева народа".
Потом, скрываясь от органов и скитаясь по стране, я присматривался к
власти и к народу. Мне достаточно было всего несколько месяцев, чтобы
понять, как прав был тот мой первый следователь. Когда меня после
хрущевского доклада пригласили на Лубянку "для дружеской беседы"", я между
прочим поинтересовался, где тот следователь (по странному совпадению со мной
беседовали в том же самом кабинете!). Мне ответили, что его расстреляли как
закоренелого "культиста" и как одного из ближайших подручных Берии. "Жаль,
- сказал я, - он бы правильно истолковал мое поведение". Мои собеседники
понимающе переглянулись: они сочли меня "чокнутым".
Еще в 1939 году я заметил, что более или менее среднее и типичное
советское учреждение можно рассматривать как все общество в миниатюре и что
общество в целом есть объединение не просто людей, а таких учреждений -
своего рода первичных коллективов или клеточек. Я заметил, далее, что даже
средне-простое учреждение (клеточка) имеет очень сложное строение в смысле
различия положения людей, их функций и взаимоотношений. Нужна целая наука,
чтобы достаточно полно и точно описать это. И еще более грандиозная наука
нужна для того, чтобы описать строение и функционирование общества в целом.
Мне потребовалось несколько десятков листов, чтобы изобразить строение
первичного коллектива в различных разрезах, - еще тогда я понял, что нужно
многоплоскостное описание, которое в принципе нельзя свести к
одноплоскостной схеме. А при попытке описать строение сравнительно
небольшого района (с населением меньше миллиона) я понял, что требуется
специальное образование, - нужна логика, математика, социология и многое
другое.
Но и без специального образования я тогда с абсолютной ясностью понял
одно: противопоставление народа и власти в нашем обществе лишено смысла, что
власть здесь есть прежде всего организация всего населения (народа) в
единое целое.
Возьмем учреждение, в котором я тогда работал. Оно делилось на отделы,
те - на отделения, последние - на группы. На всех уровнях свои заведующие
и заместители, а также другие должностные лица; свои партийные,
комсомольские и профсоюзные бюро или парторги, комсорги и профорги, а также
масса других общественных должностей и функций. Я произведу упрощение и
возьму учреждение как целое. Оно имело дирекцию, партийную организацию с
партийным бюро; соответственно - комсомольскую организацию с комсомольским
бюро; местком; редколлегию стенной газеты и многое другое. Члены партии -
далеко не худшие члены коллектива, а пожалуй - лучшие. Почти все молодые
люди - комсомольцы. Все сотрудники - члены профсоюза. Партийное бюро
контролировало работу прочих общественных организаций. Председатель
месткома и секретарь комсомольской организации были членами партбюро.
Директор и по крайней мере еще один из руководящих работников - тоже.
Партийное бюро контролировало работу дирекции и вообще жизнь всего
учреждения. Само оно контролировалось районным комитетом партии. Вместе с
тем руководителем учреждения был директор. Он был ставленником партии здесь
- назначался как кандидатура районного и областного комитета партии, а по
деловой линии - как человек, подчиняющийся тресту, затем - управлению,
наконец - министерству (наркомату). Как член партии и член партбюро, он был
под контролем секретаря партбюро. Но последний подчинялся ему как директору.
Комсомольское бюро жило под контролем не только партбюро, но и райкома
комсомола; местком контролировался районным советом профсоюзов. Все
учреждение входило в систему управления, ведущую по одной линии к
министерству, по другой - к райкому партии, по третьей - к районному
совету, по четвертой - к областным организациям.
То, что я сказал, есть лишь крайне упрощенное описание реальности. В
реальности же имела место густая сеть власти и управления, которая
постепенно охватывала и вовлекала в себя почти все население. Хотя район
наш был маленький, все равно на районном уровне приходилось иметь дело с
сотнями разнообразных учреждений. Когда я подумал о масштабах области,
причем с развитой промышленностью и крупными городами, мне стало
страшновато. А если взять всю страну?! Из людей, так или иначе вовлеченных в
эту сеть власти, опутывающую общество во многих разрезах, можно было бы
создать многомиллионное государство.
Сейчас такая сеть есть обычное и привычное дело. А в те времена она
только еще складывалась, изобреталась. Человеческий материал, доставшийся
от прошлого, был неадекватен этой системе по психологии, образованию,
культуре, профессиональной подготовке и опыту. Постоянно складывались
мафиозные группки. Склоки. Коррупция. Жульничество. Сама эта система
нуждалась в строгом контроле со стороны еще какой-то системы власти,
независимой от нее и стоящей над ней. Такой системой сверхвласти и явился
сталинизм, сталинское народовластие.
Вот опять-таки крайне упрощенная схема сталинской системы управления и
власти. На самом верху - сам вождь с ближайшими помощниками. На самом низу
- широкие народные массы. Органы государственной безопасности как
инструмент сверхвласти и как механизм, связующий вождя и массы. Органы
государственной безопасности пользовались высшим доверием народных масс. Им
верили безусловно. Им помогали. Сотрудничество с ними считали почетным
долгом. Они и были несмотря ни на что самой честной и справедливой
организацией в стране. Это кажется диким, но это факт. Народные массы
вовлекались в эту сталинскую систему через особого рода активистов, штатных
осведомителей, добровольных помощников. Друзья, написавшие на меня донос,
искренне хотели мне помочь. Активисты были обычно людьми, имевшими
сравнительно невысокое социальное положение, а порою - самое низкое. Часто
это были бескорыстные энтузиасты. Но постепенно этот низовой актив
перерастал в мафии, терроризировавшие всех сотрудников учреждений и
задававшие тон во всем. В нашем учреждении было десятка два таких
активистов, которые фактически держали под своим неусыпным надзором все
учреждение. Некоторые из них имели руководящие посты и выбирались в
партбюро и прочие органы. Но большинство были рядовыми сотрудниками,
имевшими жалкую зарплату и скверные бытовые условия. Интересно, что они
имели поддержку в коллективе и сверху. И в этом была их сила.
Как работали органы в смысле репрессий, общеизвестно. Но почему-то
выпала из поля внимания та гигантская работа, которую они проделали по
очистке общества от всякого рода мрази и по воспитанию масс людей. Я
утверждаю с полной ответственностью за свои слова: новое общество с его
системой организации и управления было бы невозможно без органов и без той
роли, какую они сыграли в сталинские времена.
Сейчас уже забылось то, что органов государственной безопасности в
широких массах "простых" людей не боялись. Их боготворили как органы высшей
справедливости. К ним обращались со своими нуждами как к последней
инстанции. Если возникали какие-то конфликты с начальством и местными
властями, люди грозились обратиться за помощью в органы, и это часто
помогало им. И обращались на самом деле. И на самом деле органы помогали
разрешать проблемы самого различного рода. Пусть это делалось умышленно,
чтобы укрепить легенду органов. Пусть это обман, лицемерие и прочее. Но это
делалось на самом деле и завоевывало органам беспрецедентную репутацию в
массах населения. В нашем подвале, например, сгнил пол. Мы писали жалобы во
все инстанции. Писали Буденному, Ворошилову и даже самому Сталину. Не
помогло. Тогда кому-то пришла в голову мысль написать письмо в органы.
Эффект был немедленный. Пол нам сразу починили. И разъяснили, что враги
народа, засевшие в некоторых учреждениях, умышленно не пропустили наши
письма к вождям, чтобы вызвать недовольство населения. Забавно, уже много
лет спустя после войны, когда я стал профессором и автором многих книг,
переведенных на западные языки, я предпринял попытку получить однокомнатную
квартиру. В институте организовали письмо за подписью директора, секретаря
партбюро и председателя месткома в Моссовет с просьбой улучшить жилищные
условия "выдающемуся ученому с мировым именем" (тогда это признавалось за
мною официально). Друзья из аппарата ЦК организовали письмо в Моссовет с
такой же просьбой от одного из секретарей ЦК!!! И никакого эффекта. В
просьбе отказали! Но не было бы счастья, да несчастье помогло. В это время
в КГБ были получены на меня материалы, согласно которым выходило, что я - -
агент ЦРУ. Поскольку я занимал довольно видное положение в науке и ряд моих
друзей работали в аппарате ЦК и КГБ, мое дело разбирали совместно
представители КГБ и ЦК. Выяснилось, что я агентом ЦРУ все-таки не являюсь, а
просто совершил ряд неосторожных поступков. В разговоре с офицером КГБ я
мельком упомянул о своих жилищных трудностях. Он куда-то позвонил и
попросил разобраться с моей проблемой. На другой же день я получил
однокомнатную квартиру. Письмо секретаря ЦК не помогло, а звонок офицера
КГБ сработал немедленно.
Культ личности. Сейчас в нем усматривают только личное тщеславие
Сталина. Но культ вождей был изобретен не Сталиным. Были культы Троцкого и
Зиновьева. Кстати сказать, совершенно незаслуженные. Был культ Бухарина. Я
уж не говорю о культе Ленина. Культ Сталина был последним из них. И был он в
данном случае необходимым элементом народовластия. Сталинисты помогали ему.
Но рос он снизу. И нужен был как средство непосредственного контакта вождя
с массами. В тех условиях вождь вместе с народом противостоял нарождающейся
сети власти, о которой я говорил выше.
Тут имело место живое историческое противоречие. Сталинизм
способствовал созданию новой сети власти, вырастал на ее основе, но вместе с
тем он противостоял ей, боролся против нее, стремился сдержать ее рост и
рост ее силы. Миллионы шакалов устремились в эту сеть власти. И не будь
сталинской сверхвласти, они сожрали бы все общество с потрохами, разворовали
бы все, развалили бы... Когда эта сеть власти приобрела более или менее
приличный вид, сталинизм как форма власти из-жил себя и был отброшен.
Народовластие кончилось. И власть на деле перешла в руки "законной"
партийно-государственной системы.
Хотя сталинская сверхвласть пришла в конфликт с той сетью власти,
которая естественным образом вырастала из условий жизни в коллективах
нового общества и из необходимости объединения их в целое общество,
создавалась она под контролем сталинской сверхвласти и под ее защитой. И она
в массе была тоже народной как по составу людей, так и по их уровню и
способу жизни. Для большинства из них это была такая же бедная жизнь, как и
для прочего населения. И это была трудовая жизнь, причем в толще прочего
населения. Для многих из них это была тяжелая обязанность по настоянию
коллективов и вышестоящей власти, обязанность временная и рискованная. Люди
менялись на всех постах власти с неслыханной быстротой. Еще не умели
руководить. Коррупция. Бытовое разложение. Невозможность решить проблемы,
которые хотелось решить. Мне пришлось некоторое время поработать в
небольшом колхозе. Все мужчины деревни побывали на руководящих постах, а
затем - в тюрьмах. Почти все бабы побывали бригадирами, звеньевыми,
учетчиками, кладовщиками... И так было повсюду. По крайней мере
психологически это была оргия самовластия, нарушавшая всякую меру и
нуждавшаяся в ограничении.
